Мачеха — Мелодрама — Киностудия МОСФИЛЬМ (1973)

Статья под цифровой редакцией подготовлена: Орловым Геннадием Викторовичем (08.11.1965) — Советским выдающимся публицистом СССР — Прозаиком СССР — Историком СССР

Страницы:     [01]     [02]

Страна:    СССР
Киностудия:     МОСФИЛЬМ.
Творческое объединение:     ВРЕМЯ.
Год:     1973.
Жанр:    Мелодрама.
Изображение:    Цветной.
Длительность:    ? минут.
Плёнка:     .
Количество зрителей в СССР:   59 400 000 человек.
Премьера:    15.10.1973.
Бюджет:     .
Язык:     Русский.

Мачеха  — Советский художественный широкоформатный цветной мелодраматический фильм, поставленный на киностудии МОСФИЛЬМ в 1973 году режиссёром Олегом Бондаревым, по одноимённой повести Марии Халфиной.

Повествование

15 октября 1971 — Состоялась премьера в СССР.

Краткий сюжет фильма Мачеха

Шура Олеванцева (Татьяна Доронина) живёт с любимым мужем Павлом Олеванцевым (Леонид Неведомский) он работает в совхозе бригадир-комбайнёр, ценный работник, в семье двое детей (сын Юра (Саша Далёкий) и дочь Алёна (Ира Хлопкова)) На кануне дали новую квартиру, она трудится дома так как находится в декрете.

Неожиданно приходит известие: в далёком северном городке умерла женщина, которую Павел раньше любил и даже предлагал расписаться, но она сама не хотела этого и они давно расстались, так как она уехала. Из письма Павел узнаёт, что у него растёт восьмилетняя дочь Света о которой он да же не знал все эти годы..

Павел, говорит, что поедет за дочкой, Шура по началу его в этом не поддержит из-за своей матери (Надежда Федосова). 

В дальнейшем Шура решила, что девочка должна жить с ними. Они вместе летят за Светой. Девочка, только что потерявшая мать, подавлена горем. Она отказывается говорить с отцом и её мачехой.

Маленький сын Юра задирает свою новую сестру из-за своей бабани, она ему рассказывает разные нехорошие небылицы. У Паши с дочкой совсем не ладится она по-прежнему отворачивается и не отвечает.

Но Шура верит, что любовь и ласка, помогут ей наладить отношения со Светой. Через несколько месяцев. Когда заболей её отец Света начинает воспринимать свою новую семью как родную и Света обращается к Шуре «мам, мама».

Полный сюжет

Белая берёзонька,
Всем ветрам покорная,
Сердце материнское
Вечно неспокойное.

Сердце материнское,
Сердце материнское
Вечно неспокойное.

Счастье моё трудное,
Я в тебя поверила,
С детских лет нетореных,
Я тебя измерила.

С детских лет нетореных,
С детских лет нетореных,
Я тебя измерила.

Ночь такая лунная,
Даль такая ясная,
Счастье моё трудное,
На тебя согласна я.

Счастье моё трудное,
Счастье моё трудное,
На тебя согласна я.

Счастье моё трудное,
Счастье моё трудное,
На тебя согласна я.

— Александра!
— А-а.
— Стой, Александра! 
— Чего тебе?
— Юрка-то твой опять из детсада убёг.
— О несчастье. 
— Ну! Серафима Ивановна тут ноги все отбила, бежавши за ним.
— Вардак! Дождётся он у меня! А, сынок, иди-ка сюда, чего я тебе скажу. Дождёшься у меня! Мама! На, корми её. Белила дали! Не управлюсь я до Паши.
— Ух-ты, ух-ты. Сейчас мы с тобой поужинаем и бай.
— Ну, что? Опять из садика прогнали? Смотри! Врежу я тебе пару раз, чтоб не озоровал больше. Ну, иди, садись. Вот бандюга-то растёт! Да шевелись! Да держись покрепче. Отвезу-ка я тебя к твоей бабане.
— Ну хохочет так, сотрясается или чё.
— В угол его.
— Ага.
— Вот так. 
— Ой!
— Это ему и место.
— У Вас, подруга, вроде двойной праздник получается, новоселье и день Рождения твой.
— Ага! Двойной получается! Два дня гулять будем!
— Звонит кто-то.
— Угу. Письмо Паше, от Вари, наверное, от золовки.
— Ты знаешь, Полинка, мне сервант этот проклятый,2 года подряд снился.
— Хорош! Хорош!
— Шура, Шура! Включай скорее телевизор! 
— Чего орёшь-то?
— Телевизор включай!
— Кричит чего-то. Вроде Райкина показывают.
— Давай, прикрепляй! Долго мне ещё стоять?
— Сейчас. Всё! Иголка где?
— Вон. 
— Ага.
— Если заходит разговор о лучших работниках совхоза...
— Чего ж там показывают-то?
— Павла Егоровича Оливанцева, мастера комбайновой уборки. У него взял и интервью наш корреспондент.
— Сдурела, что ли совсем?
— Павел Егорыч, можно у Вас попросить к камере на одну минуту?
— Паша!
— Павел Егорович, мы беседовали с Вашим директором. 
— Паша вроде.
— О готовности техники к предстоящей уборке. Хотелось бы знать и ваше мнение.
— Худющий-то какой! 
— Я думаю, что технику мы подготовим вовремя. Кроме того, нам обещали дать новые машины...
— Спасибо, Павел Егорович.
— Вот нас, корреспондентов, часто обвиняют, и не без оснований, что, проводя подобные интервью, мы много внимания уделяем производству, говорим о технике, о показателях и не затрагиваем, так сказать, вопросы личной жизни. Расскажите, пожалуйста, о себе.
— Работаю я, как вы знаете, бригадиром механизированной бригады, бригада у нас хорошая,
люди хорошие... 
— О себе, пожалуйста.
— Я женат. У меня растёт сын, Юрка. В школу пойдёт на следующий год. Дочка родилась. Вот, совхоз обещал дать новую квартиру, так что скоро новоселье, приезжайте.
— Ну спасибо Павел Егорович. 
— Пожалуйста.
— Пришёл? Ну? А? Паша. Значит так: эту я тебе сюда определила.
— Вот цвет мои сюда, вот здесь ему место, сюда поставим.
— Вот сверху, сюда прибьёшь.
— Ну, знаешь!
— Что? 
— Хорошо! 
— Хорошо?
— Хорошо!
— Сон.
— Даже не верится. 
— Да. 
— Сон, сон! Ой.
— Паша. 
— У?
— Ты такой худющий по телевизору. 
— Да ну брось. 
— Но, сказал хорошо. Я прям удивилась.
— Да, страшно было. 
— Страшно было? 
— Прибьёшь полку-то?
— Во, ну, как?
— Пониже чуть.
— Пониже?
— Пониже чуток.
— О! 
— Ну вот так нормально.
— Пообедал уже? К маме обедать заходил, я спрашиваю? Молчишь-то чего? Что? Что?
— Наташа, неделю назад скоропостижно померла и осталась после неё.

— Дочь Светлана 8 лет.
— Светлана 8 лет. 
— Когда мы приехали на место,
— Наташа моей жене призналась, что в тягости уже на 5-м месяце.
— да вот так вот.
— И здесь у нас Светка и родилась.
 

— Фамилия у неё Наташина, а-а.
— А отчество: Павловна.
— Я бы Светку взял да не надеюсь на здоровье и своих ребят навалом, а в детский дом отдать при.
— При живом отце-то.
— при живом отце руки не поднимаются. 
— Так, что решай как тебе.
— Совесть подсказывает.
— Совесть подсказывает, ответ будем ждать 2 недели. Коли не ответишь, придется решать судьбу дочери твоей чужим людям. Твой старый знакомый Мельников Николай Михеевич. Господи, испугал до полусмерти. Где сам-то?
— Ушёл, куда не сказал.
— Мыслимое ли дело! Мужик получает письма, а она не читанные кидает на комод. Прочитала, сунула в печь - и нет ничего.
— Я думала от Вари, от золовки. Ладно, мам, пойду я лягу.
— Да ты понимаешь, чего ты просишь? Уборочная - это тебе не собрание. Её не отменишь. Ты что, хочешь подвести меня под выговор?
— Да не подведу, Виктор Викентьевич.
— Объясни, хоть, зачем едешь?
— Не могу. Да и не хочу.
— Ну, вот...
— Через 3 дня я буду здесь.
— Ну, дай закурить.
— Здорово, мужики 
— Здравствуйте, Павел Егорович. 
— Привет, Михалыч!
— Никуда ты не поедешь, потому, что я всё равно её не приму. Если бы ребёнок был твой, с чего бы тогда поехала-то? Она бы тебя, телка лопоухого, враз окрутила бы. Значит нельзя ей было на тебя свалить.
— Да ничего ты не понимаешь. Я столько раз ей предлагал расписаться. Тогда про ребёнка вообще и в помине не было.
— Ой.
— А она всё не соглашалась.
— Ой.
— Потому-что старше меня была, да и не здорова. А про ребёнка скрыла да уехала, что б руки мне развязать.
— А если б не скрыла, что было то, женился что ль на ней? Променял бы меня на эту страхолюдину? Любил её, да?
— Да. 
— Что да? Любил да? Я же думала, что ты с ней просто так трепался?
— Ну и что же, любил говоришь? А сейчас её приблудную девку мне на шею хочешь посадить? Не будет Паша этого, не будет Паша никогда.
— Письмо у Вас, мамаша? 
— Не было никакого письма и нет, и хватит тебе Павел. Ты погляди до чего ты бабу довёл!
— А в чём это виноват я перед ней? То, что у меня дочь растёт где-то, я сам только сегодня узнал.
— Да какая она тебе дочь? И кто тебя за язык тянет дочерью её признавать?
— Да нам с Шуркой глаз на улицу показать нельзя будет!
Ну были б вы бездетные, а то ведь свои есть!
— Ну конечно, эти - свои, та – чужая.
— Ой батюшки! Да какое уж тут может быть сравнение? И не стыдно тебе и грех? Была б Шурка поумнее, или характером подтвёрже, а то сам подумай: какая из неё мачеха?
— А моей дочери, мамаша, не мачеха нужна, а мать. Ну, а что ж касается Александры, то ей не 17 лет, и не такая уж она глупая, как некоторые считают.
— А вот вы мамаша, вы просто камнем тяжелым у неё на ногах висите. Дочь свою я к вам не привезу, вы не беспокойтесь. Так что придётся со своей бедой к чужим людям пойти.
— Да видала? В мачехи я вишь уже не гожусь! Мама, значит так: Алёнке завтра каши навари, Юрку одного на речку не отпускай.
— Куда ты? 
— А я уж с ним, я за ним, мам. К каким людям пошёл-то? К каким ещё чужим людям-то? Ну, ты что? ни огня не зажёг, и дверь не замкнул? Ну-ка, подвинься. Послушай, чего психовать? Психовать-то чего, я спрашиваю? Ай! Подумаешь? Люди чужих детей, из детских домов берут, а тут всё-таки не чужая. Всё-таки своя. Слушай, ты знаешь, а я как будто чувствовала, утром деньги с книжки взяла, нам на дорогу, не проспать бы.
— Не проспим.

— Ну, ладно пошли. 
— Пошли. 
— Света, ты в каком классе учишься?
— Во второй перешла.
— Учишься хорошо?
— Хорошо.
— Какая у тебя сумочка красивая! Дай поглядеть.
— Знал, что приедешь. Ни минуты не сомневался в тебе, Павел Егорович.
— Слушай, Михеевич, так что она так и жила, всё время одна?
— Сватался тут один, мужик одинокий, но самостоятельный, хороший мужик. Только она не пошла за него. Одна со Светкой жила, как и до тебя жила. Болела Наталья много, сердце у неё было плохое, после блокады это у неё, с Ленинграда. Там ведь всех родных на глазах потеряла. А Светку она любила. Даже слов таких нет, как она её любила. Только уж очень запугала её. Никому, ты, говорит, кроме меня не нужна. Ребёнка только родная мать может любить. Вот тут они и проживали со Светкой. Наталья, как и раньше, при почте работала.
— Паша, Паш, ну это не будем ничего брать отсюда, пошли, милок.
— Уважаемые пассажиры, прослушайте краткую информацию о нашем полёте.
— Наш полёт проходит на высоте 10 тысяч метров, со скоростью 850 км/час.

— Температура воздуха за бортом - минус 35 градусов. Благодарю за внимание.
— Два платья ей пошью. Из штапеля того, пёстрого помнишь? Сандалии купим пока, одеяло выстегаю. Павел, слышишь, вот с фамилией тут как быть со Светиной?
— Так Оливанцева она, на меня и оформим.
— Ну, да как оформим.
— А метриков-то нету. Они нам не дали метрики-то.
— Может в сумочке у неё?
— Спроси.
— Света, дайка сумочку там документы, мамины.
— Без метрики в школу не примут.
— Свет, без метрики в школу не примут.
— Ладно.
— Потом. Стыдится. Может у нее в сумочке игрушка какая?
— Уберите вещи в багажник. Здесь не полагается.
— Извиняюсь.
— Пожалуйста.
— Все? 
— Все. 
— Спасибо. 
— Пожалуйста. 
— Полина! На! Дарю, ставить некуда, только ты его на солнце поставь, он солнце любит. Держишь?
— Ой! Сдурела эдакую красотищу. Ведь 5 лет растила.
— А! Всё уже, теперь всё равно.
— А девчонка-то где?
— В залу поместила.
— В зале она у меня!
— Чего это?
— Вся красота прахом пошла, Полиночка.
— Хочешь покажу?
— Ага. 
— Пошли. 
— Вот видишь, как всё получилось? Хорошо. У Светы свой уголок.
— Можно сказать, своя комната.
— Да уж куда лучше-то?
— Свет, здравствуй. Чего это ты тут стоишь-то? Иди к девчонкам! Они купаться собираются.
— Ну, Шурка! Накинула ты на себя петлю. Да с таким дитём не твой характер, не твой умок иметь надо! Да разве ж это ребёнок?
— Тише.
— Ведь она ни на кого не смотрит. Говорить ни с кем не желает. Он теперь, поди и сам видит какое золото в семью привёл. Только обратно-то ходу нет. Не скоро вам придётся этот ярмо с шеи скинуть, богов подарочек. Богоданка.

— Ну, чего ты уши-то развесил? Иди в залу! Мама, а что было делать?
— Знать, что где-то живет безродный ребёнок, при живом-то отце?
— Дура ты дура!
— Нет того, чтобы мать послушать, коль своего умишка не хватает.
— Бабань, пойдём отсюда.
— Света! Иди-ка сюда. Вот, закончила я. Давай примеримся, сними вот это, а ты погляди какое красивенькое! Погляди, нам можно на люди с тобой выйти! Подержи, не нравится значит, да? В чём же на люди-то выйти, не понравилось значит.
— Здрасте!
— Здрастуй, Шурочка!
— Вдвоем-то мы с тобой ого-го! Шутя 5 штук принесём! Ты 2 маленьких, а я в сумке 3 больших. Папка приедет, удивится. Скажет: кто это вам пособил, столько арбузов натаскал? Учительница моя идёт. Здравствуйте Екатерина Алексеевна. 
— Здравствуй, Шура. 
— Ну, как живете?
— Живём, не тужим. Лучше всех, можно сказать да, в школу пойдём.
— Заходи ежели что, не стесняйся.
— Спасибо, Екатерина Алексеевна,
— За арбузами мы! 
А грудочки? А пузичко? Всё вымыть нам надо. Чтоб чистенькая девочка ходила у нас. Ой какая у нас чистенькая девочка будет! Ой какая хорошая девочка-то!

Иди сюда! Хочешь полить её из леечки? А? Ты скажи, иди к нам, иди к нам, не хочет.
— Здравствуйте. 
— Здравствуй. Ну, ладно, там посмотрим.
— Конечно, посмотрим!
— Привет жене! 
— Спасибо. 
— Тёма забивай гол, го-оо-олл.
— Ну? Как она?
— Ничего, привыкает помаленьку.
— Паша. Вот я заметила, она на Алёнку заглядывается. Вот я ей купила, а как будто ты купил. Пойди положи.
— Что?
— Куклу.
— Куда?
— На постелю.

Как будто ты купил.
— Какая разница кто из нас положит?
— Положь, тебе говорят.
— Дура ты, Шура.
— Да? 
— Да. 
— Да.
— Вот дура-то.
— Вытри.
— А, господи.
— Приблуда, поганка! Куда хочешь прячь, всё равно найду. Бу-бу-бу тр-рр-тыр бу-бу-бу, божий подарочек!
— Ты что же говоришь? Какие слова себе позволяешь? Кто тебя этим словам научил? Вот ты зло вредничаешь, обижаешь Свету, но того не понимаешь, что другая девчонка на её месте отцу бы пожаловалась. А он бы тебя выдрал! И правильно. Она девочка - ты парень.
— Ты её должен защищать. Ты пойми: она тебе сестра! Она тебе родная, кровная сестра. А наш папка, как тебе и Алёнке ей тоже родной папка!
— А ты?
— А я мама.
— Бабаня говорит, что ты мачеха.
— Сыночек, ты это не слушай. Это не хорошее слово.
— Что матерное? 
— Нет. 
— Оно не матерное. Оно не хорошее. Ну ты слушай, я тебе все скажу. Вот был наш папка молодой? Ну такой был папка молодой, как-как Саша Сотников, Раискин папа. Только тот учится, а наш уже трактористом был.
— А мы где были?
— Не было вас, не родились вы ещё.
— А где мы были?
— А-аа, не родились ещё, и меня папка не знал.
— А ты тоже не родилась?
— Как это? Я-то. Не! Я родилась, сыночек, а вас на свете не было. Меня папа не знал, он знал Светину маму. А потом пришло письмо, что она померла.
— Мы туда приехали, а Света всё плакала. А папка наш и говорит: не плачь, говорит, Света. Я твой родной папа. И есть у тебя сестра и брат Юра, тот, который тебя в обиду не даст. Вот, что папа сказал.
— Стой теперь в угле.
— Мам, не надо её нам. Скажи папе, чтоб он её обратно отвез?
— Мама! 
— А! 
— Поди-ка сюда.
— Мама, ну почему ты Юрку таким словам учишь?
— Почему он всё Светке говорит?
— Никто его не учит.
— Да?  
— Ну, раз твоя милая дочка не желает признавать тебя, так и нечего на мать кидаться! Ты теперь ей хоть масло на голову лей, все-равно, перед ней и перед людьми будешь мачеха, злодейка.
— Ладно, ладно, ладно.
— Не желает Светка меня признавать.
— Но Юрку-то своего я хорошо знаю.
— Он никакой не злыдень. И не надо его таким словам учить, мама. 

— Сдай её в детдом, или еще куда-нибудь. Ведь ты на всю жизнь хомут одеваешь и.
— Никуда не сдам я её!
— Аа.
— Полина! 
— А? 
— Чего вырядилась-то?
— В город собралась.
— Светку не видала? 
— Нет. 
— Убежала куда-то. Пошли искать.
— Щас!
— Правильно мамка говорила, некого винить, сама себе на шею петлю надела!
— Может она и не убежала вовсе?
— Вещи собраны, Полиночка, а ридикюля нет!
— Сама говорила, что она ночью под подушку кладёт, а в магазин идёт - с собой берет.
— Да не посылала я её в магазин! Я не посылала.
— Шурка! Гляди!
— Здесь. Ты иди, Полиночка, иди.
— Господи! Сиротка моя несчастная!
— Ну что ты хочешь от меня? Ну что ты хочешь от меня? Господи!
— Светлана, ну скажи, чего ты хочешь? Чего молчишь? Чего тебе не хватает? Ну скажи ты мне, господи! Ну скажи, несчастная, я всё сделаю! Ну, ладно идём, домой пойдём, пойдём, родная. Ты ридикюль взяла, пошла, пойдём, всё.
— Ну, как вы тут?
— Хорошо, мы лучше всех.
— Всё купил?
— Да вроде всё. 
— Краски где?
— Краски - вот. 
— Отдай, сам отдай. 
— А мне?
— На! Держи. Вот тебе краски, а вот тебе альбом.
— Спасибо.
— Молчит?
— Молчит.
— Я так и эдак ну нечего молчит пока.
— Может по дому пусть что-нибудь поделает. Ну, в магазин сходит.
— Ну, что ты!
— Сразу скажут: мачеха! Ишь работницу нашла.
— А ты слушай больше всех!
— А, не скажи Паш. Всё-таки сразу-то не разберутся люди, и как-то на бок склонятся и скажут: а у Оливанцева Павла, дочка – полудурок, вся в мать зародилась. Тьфу посмеются, за спиной.
— Ну и пусть они языки чешут, коль они у них зудят.
— Хорошо живём, лучше всех!
— Светочка. Это ведь папка твой тебе это, ты лохматая такая, дай хоть коски тебе заплету.
— Я сама.
— Сама так сама.
— Кода дома можно самой, а на улицу выйдешь – там уж причёсываться надо.
— Колесникова Наташа.
— А фамилия сейчас у тебя папина: Оливанцева.
— Крючков Саша. 
— И ты должна откликаться на милок, когда учительница скажет: Оливанцева Света!
Лебедев Толя.
— Ты уж иди милок.
— Максимов Александр, Матюшина Люба, Овчинникова Галя.
— Здрасти.
— Окаемов Коля, Оливанцева Света. Оливанцева! Света!
— Пожалуйста по активнее, быстрее пожалуйста. 
— Здорово, бабоньки! Есть хотим, что животы подвело.
— Паша. Паш!
— Как дочка-то?
— Да ничего, Лёш. Нормально. Привыкает, помаленьку.
— Тёща смирилась или всё ворчит?
— Да чего ей ворчать? Ей-то моя дочь не обуза. Значит привыкнет и она.
— Да-аа.
— Ну что не ждала? 
— Ждала!  Сегодня не ждала!
— Да меня за запчастями послали. А то б я не приехал.
— Ой как хорошо! Ну как хорошо! Ну, иди мойся. Сейчас на стол соберу.
— Ну, как Светка-то?