КРОВАВЫЕ ДНИ В МОСКВЕ¹²⁰

Женева, 10 октября (27/IX).

Новая вспышка рабочего восстания — массовая стачка и уличная борьба в Москве. В столице 9 января грянул первый гром революционного выступления пролетариата. Раскаты этого грома пронеслись по всей России, подняв с невиданной раньше быстро­той свыше миллиона пролетариев на гигантскую борьбу. За Петербургом последовали окраины, где национальное угнетение обострило и без того невыносимый политиче­ский гнет. Рига, Польша, Одесса, Кавказ стали по очереди очагами восстания, которое росло в ширину и в глубину с каждым месяцем, с каждой неделей. Теперь дело дошло до центра России, до сердца «истинно русских» областей, которые умиляли всего долее реакционеров своею устойчивостью. Целый ряд обстоятельств объясняет эту сравни­тельную устойчивость, т. е. отсталость центра России: и менее развитые формы круп­ной промышленности, охватившей громадные рабочие массы, но менее порвавшей свя­зи с землей, менее концентрировавшей пролетариев в интеллектуальных центрах; — и большая удаленность от заграницы; — и отсутствие национальной розни. Рабочее дви­жение, с такой могучей силой проявившееся в этом районе еще в 1885— 1886 годах¹²¹, как бы замерло на долгое время, и усилия социал-демократов десятки и сотни раз раз­бивались о сопротивление особенно трудных местных условий работы.

Но наконец и центр зашевелился. Иваново-Вознесенская стачка показала неожи­данно высокую политическую зрелость рабочих. Брожение во всем центральном про­мышленном районе шло уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться наружу, стало превращаться в восстание. Несо­мненно, вспышку обострило еще революционное московское студенчество, которое только что приняло совершенно аналогичную петербургской резолюцию, клеймящую Государственную думу, зовущую к борьбе за республику, за учреждение временного революционного правительства. «Либеральные» профессора, только что выбравшие либеральнейшего ректора, пресловутого г-на Трубецкого, закрыли университет под давлением полицейских угроз: они боялись, по их словам, повторения тифлисской бой­ни¹²³ в стенах университета. Они ускорили только пролитие крови на улицах, вне уни­верситета.

Насколько мы можем судить по кратким телеграфным сообщениям заграничных га­зет, ход событий в Москве был «обычный», вошедший, так сказать, в норму после 9-го января. Началось со стачки наборщиков, которая быстро разрослась. В субботу, 24 сен­тября (7 октября), не работали уже типографии, электрические конки, табачные фабри­ки. Газеты не вышли. Ждали всеобщей стачки заводских и железнодорожных рабочих. Вечером состоялись большие манифестации, в которых кроме наборщиков участвовали также рабочие и других профессий, студенты и проч. Казаки и жандармы много раз разгоняли манифестантов, но они собирались снова. Было ранено много полицейских. Манифестанты бросали камни и стреляли из револьверов. Тяжело ранен офицер, ко­мандовавший жандармами. Убит один казачий офицер, один жандарм и т. д.

К стачке примкнули в субботу пекаря.

В воскресенье 25 сентября (8 октября) события сразу приняли грозный оборот. С 11 часов утра начались скопления рабочих на улицах, — особенно на Страстном бульваре и в других местах. Толпа пела Марсельезу. Типографии, отказывавшиеся бастовать, были разгромлены. Казакам удавалось рассеивать манифестантов лишь после упорнейшего сопро­тивления.

315

КРОВАВЫЕ ДНИ В МОСКВЕ

Перед магазином Филиппова, около дома генерал-губернатора, собралась толпа че­ловек в 400, главным образом подмастерьев-булочников. Казаки атаковали толпу. Ра­бочие проникли в дома, взобрались на крыши и осыпали оттуда казаков камнями. Каза­ки стреляли на крышу и, не будучи в состоянии выбить рабочих, прибегли к правиль­ной осаде. Дом был окружен, отряд полиции и две роты гренадеров произвели обход­ное движение, проникли в дом сзади и в конце концов заняли и крышу. Арестовано 192 подмастерья. Восемь арестованных ранено; двое рабочих убито (повторяем, что все это — исключительно телеграфные сообщения заграничных газет, далекие, разумеется, от истины и дающие лишь приблизительное представление о размерах сражения). Одна солидная бельгийская газета приводит сообщение, что дворники были усердно заняты очисткой улиц от следов крови; эта маленькая подробность — говорит она — больше, чем длинные отчеты, свидетельствует о серьезности борьбы.

О бойне на Тверской позволено было, по-видимому, писать в петербургских газетах. Но уже на следующий день цензура убоялась огласки. От понедельника, 26 сентября (9 октября), официальные депеши сообщали, что никаких серьезных волнений в Москве не было. Но по телефону в редакции петербургских газет дошли иные вести. Толпа, оказывается, опять собиралась около дома генерал-губернатора. Стычки были горячие. Казаки стреляли не один раз. Когда они спешились для стрельбы, их лошади подавили много народа. К вечеру толпы рабочих наполняли бульвары с революционными крика­ми, с развернутыми красными знаменами. Толпа разбивала булочные и оружейные ма­газины. В конце концов толпа рассеяна полицией. Много раненых. Центральная теле­графная станция охраняется ротой солдат. Стачка булочников стала всеобщей. Броже­ние среди студентов еще усиливается, сходки становятся еще более многолюдными и революционными. Петербургский корреспондент «Таймса» сообщает о зовущих к борьбе прокламациях в Петербурге, о брожении тамошних бу­лочников, о назначении демонстрации на субботу 1 (14) октября, о крайне тревожном настроении в публике.

316

В. И. ЛЕНИН

Как ни скудны эти данные, они позволяют, однако, сделать тот вывод, что вспышка восстания в Москве не представляет, сравнительно с другими, высшей ступени движе­ния. Нет ни выступления подготовленных заранее и хорошо вооруженных революци­онных отрядов, ни перехода на сторону народа хотя бы известных частей войска, ни широкого употребления «новых» видов народного оружия, бомб (которые в Тифлисе 26 сентября (9 октября) нагнали такую панику на казаков и солдат). При отсутствии ка­кого-либо из этих условий невозможно было рассчитывать ни на вооружение большого числа рабочих, ни на победу восстания. Значение московских событий, как мы уже от­метили, иное: они знаменуют боевое крещение крупного центра, вовлечение в серьез­ную борьбу громадного промышленного района.

Рост восстания в России не идет и не может, конечно, идти ровным и правильным подъемом. В Петербурге 9-го января преобладающей чертой было быстрое единодуш­ное движение гигантских масс, невооруженных и не шедших на борьбу, но получивших великий урок борьбы. В Польше и на Кавказе движение отличается громадным упорст­вом, сравнительно более частым употреблением оружия и бомб со стороны населения. В Одессе отличительной чертой был переход к повстанцам части войска. Во всех слу­чаях и всегда движение было в основе своей пролетарское, неразрывно слитое с массо­вой стачкой. В Москве движение прошло в тех рамках, как и в целом ряде других, ме­нее крупных промышленных центров.

Перед нами, естественно, ставится теперь вопрос: остановится ли революционное движение на этой, уже достигнутой, ставшей «обычной» и знакомой стадии развития или поднимется на высшую ступень? Если только можно отважиться в область оценки столь сложных и необозримых событий, как события русской революции, то мы неизбежно придем к неизмеримо большей вероятности второго отве­та на вопрос.

317

КРОВАВЫЕ ДНИ В МОСКВЕ

Правда, и данная, уже разученная, если можно так выразиться, форма борьбы — партизанская война, непрерывные стачки, истомление врага нападениями с уличной борьбой то в том, то в другом конце страны, — и эта форма борьбы дала и да­ет самые серьезные результаты. Никакое государство не выдержит a la longue этой упорной борьбы, останавливающей промышленную жизнь, вносящей полную демора­лизацию в бюрократию и армию, сеющей недовольство положением вещей во всех кругах народа. Тем менее способно вынести такую борьбу российское самодержавное правительство. Мы можем быть вполне уверены, что упорное продолжение борьбы да­же в тех только формах, которые уже созданы рабочим движением, неминуемо приве­дет к краху царизма.

Но остановка революционного движения в современной России на ступени, уже дос­тигнутой им теперь, до последней степени невероятна. Напротив, все данные говорят скорее за то, что это — лишь одна из начальных ступеней борьбы. Все последствия по­зорной и губительной войны далеко, далеко еще не сказались на народе. Экономиче­ский кризис в городах, голод в деревнях страшно усиливают озлобление. Маньчжур­ская армия, судя по всем сведениям, настроена крайне революционно, и правительство боится вернуть ее, — а не вернуть этой армии нельзя, под угрозой новых и еще более серьезных восстаний. Политическая агитация в рабочей среде и в крестьянстве никогда не шла в России так широко, так планомерно и так глубоко, как теперь. Комедия Госу­дарственной думы неизбежно несет с собой новые поражения для правительства, новое озлобление в населении. Восстание страшно выросло на наших глазах за какие-нибудь десять месяцев, и не фантазией, не благим пожеланием, а прямым и обязательным вы­водом из фактов массовой борьбы является вывод о близости подъема восстания на но­вую, высшую ступень, когда на помощь толпе выйдут боевые отряды революционеров или мятежные части войска, когда они помогут массам достать оружие, когда они внесут сильнейшее колебание в ряды «царского» (еще цар­ского, но уже далеко не всецело царского) войска, когда восстание приведет к серьез­ной победе, от которой не в силах будет оправиться царизм.

- длительное время. Ред.

318

В. И. ЛЕНИН

Царские войска одержали победу над рабочими в Москве. Но эта победа не обесси­лила побежденных, а только сильнее сплотила их, глубже заронила ненависть, постави­ла их ближе к практическим задачам серьезной борьбы. Эта победа — из числа тех, ко­торые не могут не вносить колебаний в ряды победителей. Войско только теперь начи­нает узнавать и узнавать не только из справки с законами, но и из своего опыта, что его мобилизуют теперь всецело и исключительно для борьбы с «внутренним врагом». Вой­на с Японией кончилась¹²⁴. Но мобилизация продолжается, мобилизация против рево­люции. Нам не страшна такая мобилизация, мы не побоимся приветствовать ее, ибо чем больше будет число солдат, призванных на систематическую борьбу с народом, тем быстрее пойдет политическое и революционное воспитание этих солдат. Мобили­зуя новые и новые военные части для войны с революцией, царизм оттягивает развязку, но это оттягивание всего более выгодно нам, ибо в этой затяжной, партизанской войне пролетарии учатся воевать, а войска неизбежно втягиваются в политическую жизнь, и клич этой жизни, боевой зов молодой России проникает даже в наглухо запертые ка­зармы, будит самых темных, самых отсталых и самых забитых.

Вспышка восстания еще раз подавлена. Еще раз: да здравствует восстание!